Андрей Загорцев - Третья мировая. Трилогия[СИ]

— Про кого? — полицейский уже откровенно начал боятся русского умирающего наглеца.

— Про военного полицейского Томкинса, мой дорогой т-о-в-а-р-и-щ!!

Полицейского даже передёрнуло. Вот это да! Вот это он влип! Ведь запрещено по инстукции разговаривать и с пленными, и с заключенными. Зачем он ответил этому русскому, наверно от неожиданности, услышав от пленного английскую речь.

Что же теперь делать? От этих русских одни проблемы. Хотя ведь ничего страшного с предыдущим часовым не произошло. Была не была, если что, тревожная кнопка рядом и он успеет её нажать. Да и с другой стороны, куда бежать с острова, не полные же они идиоты. Полицейский осторожно залез за пазуху, вынул пачку "Лаки Страйк" и, открыв её, протянул к решётке. Раненый матрос на удивление ловко цапнул несколько сигарет.

— Я для корешей, — сказал он по-русски полицейскому и, зажав сигарету в зубах, притиснулся к решётке, — дай мне файру, — попросил он часового.

Тот с опаской дал прикурить. Кошкин с победным видом, мирно попыхивая, вернулся на лежанку и бросил одну из сигарет Симмонсу.

— Ну что, давай забивай, друг! Ну что смотришь, как дедушка Ленин на буржуазию? Тебе подсказать, куда ты марихуанку-то припрятал? По швам-то форменки пощупай!

Симмонсу показалось, что он сходит с ума. Но откуда?! Откуда он может знать? Каким образом ему удалось запугать полицейского, да так, что он угостил пленного сигаретой.

Да чёрт с ним, все равно уже ничего обратно не вернешь, а эти "комми" до того странные ребята, что много чего можно будет рассказать, если доживёшь до старости. Марти скинул куртку и ловко выудил из шва пакетик. У Булыги округлились глаза, Томкинс у двери сделал вид, что вообще ничего не заметил. Симмонс сноровисто распотрошил "Лаки Страйк" и в мгновение ока забил сигарету марихуаной.

— Тащ каптан, кто-то что-то обещал, — ехидно протянул Кошкин и подал Симмонсу окурок, — прикуривай, а то ваш полицейский итак волком смотрит.

А Томкинсу было и впрямь не по себе. А что делать? Вызвать дежурную смену? А кто в камеру к этим русским медведям пойдёт? вон тот, что помладше, несмотря на то, что раненный, довольно бойко лепечет на "инглише", а стонет наверняка для вида. А на великана постарше вообще страшно смотреть. А вызовешь смену, так сам же и получишь за то, что угостил пленных куревом. Если пойдёт Керри с проверкой, то дежурная смена предупредит. Поэтому будь, что будет.

В это время Кошкин мастерски затянулся, чуть закашлялся и передал сигарету с марихуаной Булыге, пытаясь показать, как надо затягиваться. Тот отмахнулся, взял сигарету, пробормотал:

— Эх, война всё спишет! а ведь сам недавно был замполитом, — ловко, со знанием дела затянулся, задержал дым в себе и выпустил ароматный клуб, передавая бычок Симмонсу.

Негр, в трансе от происходящего, принял, затянулся, выпустил дым, закашлялся, на лице расплылась довольная улыбка.

Сигарету выкурили в несколько затяжек. Томкинс, стоявший возле двери, ерзал от страха.

— Гы, Томкинс! а как ты насчёт пары затяжек с отбросами американского общества и врагами дяди Сэма? — подначил его Кошкин.

Симмонс зашёлся в хохоте и, подхватив бычок, торжественно понёс его к двери.

— Отойди, ниггер! — отпрянул полицейский от решётки.

— Да ладно тебе, я вот тут на порожке положу.

Марти аккуратно просунул руку сквозь прутья и положил тлеющий окурок на порог. Полицейский подождал, пока Симмонс отойдёт, и, видно решившись, быстро поднял окурок и, сделав пару хороших затяжек, добил его и бросил в камеру.

— Рядовой Симмонс, сделай из бычка утопленника! — приказал Булыга и коротко хохотнул.

Марти, улыбаясь, поднял бычок и аккуратно спустил его в унитаз.

— Тащ капитан, а помните как мы двадцаточку пробежали, чтобы такой же "бекас" похоронить? — начал вспоминать Кошкин.

— А тож! я же предупреждал, что в гальюне не курят.

— Марти, а ты в курсе, что в Совесткой армии солдат, пойманный за курением в неположенном месте, в составе своего взвода совершает кросс по пересечённой местности? — Кошкин под влиянием дурмана начал довольно ловко лопотать на английском.

— Зачем это, Кот? — не понял Симмонс. — Расскажи, мне же интересно как воспитывают солдат в Советах.

— Эээй, Кот, расскажи! Стоун, прикажи ему рассказать, страшно интересно, — вдруг подал голос Томкинс из-за решётки.

— Ты смотри-ка, и этого разморило, — удивился на русском Булыга, — ну-ка, Кошара, затрави противнику военно-морскую баечку, да от души!

— Я не могу раскрывать секреты непобедимости Советской армии, — начал для вида ломаться Кошкин, — но, так как я очень любил читать книжки дедушки Гайдара, то пожалуй за банку варенья и пачку печенья все расскажу, — возвестил матрос, путая английские и русские слова.

— Эй, черномазый, ты понял, что он сказал? — переспросил Томкинс у Симмонса, ерзавшего в нетерпении в ожидании рассказа.

— Он обещал рассказать нам какой-то важный секрет, если ты угостишь его вечерним чаем и крекерами с джемом! по-моему так!

— Ого, в принципе за военный секрет недорого, да и я сам бы, честно говоря, от чего-нибудь сладкого не отказался. Вот задача-то! Ниггер, придумай что-нибудь и мы услышим военную тайну, — нёс околесицу одурманенный Томкинс.

— У тебя же телефон есть, позвони на пищеблок. Там сейчас Джейки Краповитц должен дежурить, скажи от меня. Попроси собрать передачку на тюрягу для Марти, с вечерним чаем пусть передадут. Один хрен на смены чай готовят и сюда занесут.

— Окей-окей, ниггер! у тебя смотрю везде братва имеется, — обрадовался Томкинс и начал названивать по телефону.

— Слышь, там на пищеблоке этот Джейки пароль требует!

— Пароль "Рыба-Меч"! — возвестил Симмонс и снова захохотал.

— Всё в порядке, процент с передачки мой, иначе прикрою эту лавочку!

— Договорились!

— Кооот!! — заорали они в оба голоса, — ты обещал раскрыть нам секреты непобедимости Советов!

— Кошкин, ты истинный пропагандон! — восхитился Булыга. — Смотри как янкесы о нашей непобедимости запели! сейчас даже пошамать притащут.

— Ну вы же меня знаете, шеф! — скокетничал Кошкин и снова испустил стон, который вызвал приступ неконтролируемого смеха у всех в камере.

— Ну так слушайте, — матрос сделал театральную паузу и начал рассказ о том, как в советской морской пехоте проходит торжественное захоронение окурка. Рассказывал — то понижая, то повышая интонацию, с паузами, вздохами, стонами и жестикуляцией. Причём довёл накал страстей до того, что на фразе "И тут несчастный окурок бросают в могилу размерами два на два метра", Симмонс в страхе подскочил с лежанки, а Томкинс начал метаться за дверью. Кошкин остановился и переспросил на русском Булыгу: